Мои мысли...

Когда СССР подписал пакт Молотова-Риббентропа (сейчас не станем обсуждать, хорошо поступили Риббентроп Молотов и его босс или плохо, пост не об этом), в СССР была мгновенно свёрнута вся антинацистская пропаганда. Фильм «Доктор Мамлок» отправился на полку, туда же попали и другие произведения искусства и литературы, где недостаточно восторженно отзывались о ставшей дружественной державе. И всё якобы ради того, чтобы избежать преждевременного начала войны, пока СССР должным образом к ней не подготовился. Естественно, с 22.6.41 всё это было вновь разрешено.

Воевать с США в 60-70-х годах СССР не хотел вполне искренне. С Китаем, в общем-то, тоже. Тем не менее, антиамериканская и антикитайская пропаганда не прекращались ни на миг. Разве что в краткие периоды визитов Брежнева в Штаты или Форда во Владивосток несколько прикручивали кран на канализационной трубе, называвшейся СМИ, из которой на США лилось отборное говно. А в связи с тем, что с китайцами визитами не обменивались, то говном их поливали без перерыва. Если США с момента своего возникновения придерживались принципа свободы слова, и критика, даже лживая, не могла там рассматриваться как casus belli, то режим Мао был вполне тоталитарным и нетерпимым, и к словесам относился достаточно нервозно.

При всей ненормальности режима Гитлера, есть основания для сомнений, что антинацистская критика подвигла бы его на развязывание войны в 1939 году вместо 1941. В конце концов, генеральный штаб Вермахта в достаточной мере дружил со здравым смыслом, и лишь мнимый неуспех СССР в Финляндии сделал мысль о войне на два фронта приемлемой (и готовились к этому мероприятию целый год с хвостиком). Пожалуй, это понимали и в Кремле: что Гитлер не полезет воевать из-за фельетона или художественного фильма. Тем более, что это не попадало в Германию и не снижало эффективность работы ведомства Геббельса, а что думают о нацизме советский слесарь Пупкин и доярка Тяпкина, Гитлера мало занимало, ибо в его понимании славяне являлись неполноценной расой и постижение духовных высот нацизма для них было недостижимым.

Может, ликвидация откровенно антинацистского дискурса литературы, искусства и пропаганды были первичны, а пакт — всего лишь предлогом для проведения соответствующих мероприятий? Дело не в мнимой симпатии Сталина к идеям нацизма, для многонационального СССР они не годились, евреев хватило бы от силы на пятилетку, ещё на какое-то непродолжительное время хватит поляков, греков и армян, а дальше нужно было бы пускать под нож кого-то другого — а кого? Генератором случайных чисел, что ли, отбирать? И потом, в мировой заговор не имеющих диаспоры в ведущих странах мира каракалпаков, вепсов или мордвы не поверит даже последний алкаш у бакалеи.

Дело было в том, что либеральные демократии англосаксов и французов считались ещё в большей степени антагонистичными, и из двух зол выбиралось то, которое по мнению тогдашнего советского руководства было меньшим.

Довольно интересное совпадение в культурной политике Суслова, Геббельса, Х**мейни/Ахмадинеджада, Кимов и «чёрных полковников» в Греции (но не Муссолини, Хонеккера, Кадара или Фиделя Кастро — их культурная политика отличалась намного большей терпимостью и открытостью). Если в вопросах идеологии как таковой между ними существуют непреодолимые различия, то культурная политика — практически одна и та же: борьба с городской культурой, особенно с иностранной, родом из стран Западной Европы (касательно Геббельса: в понимании немецких нацистов, востоком была Германия, Запад начинался с границы на Рейне, а Польша, Прибалтика или Россия, располагающиеся и по сей день к востоку от Германии, вообще не рассматривались как цивилизованные страны) и Америки. И, естественно, борьба с тем, что в их представлении являлось декадансом.

Интересно, что Сталин антизападником не был: скорее можно предположить, что он был тайным поклонником американской культуры, особенно кинематографа. Послевоенное ватный реванш квасное наводнение — результат двух факторов: шока руководства страны от масштабов коллаборационизма во время ВОВ плюс отхода самого Сталина от управления после инсульта 1946 года, де-факто силу набирал сын дворянина Г.М.Маленков (вступивший в партию в 1920 году, когда уже стало понятным, кто победил в Гражданской войне), которому чёрная сотня была не чужда, по крайней мере, идеологически.

Разумеется, самым большим либералом из перечисленных деятелей в этом вопросе был именно Суслов: при нём никого не сажали и не расстреливали за эстетическую несовместимость с нормативами главного идеолога, самое большее — не публиковали, эпизод с осуждением Бродского по сфабрикованному обвинению всё же произошёл при Хрущёве (впрочем, и Жданов, смешав на словах с говном Зощенко и Ахматову, не передал их в ведомство Абакумова, просто лишил возможности печататься).

Наибольшей кровожадностью в данном вопросе отличается Х**мейни, издавший фетву на убийство Салмана Рушди за его писания (заметим, что эмигрантов не трогали даже гитлеровцы, никто не пытался замочить Эйнштейна, фон Нейманна, Брехта или Марлен Дитрих, уехавших от нацизма куда подальше; если НКВД и ликвидировал кого-то за рубежом, то это были Троцкий и лидеры белой и бандеровской эмиграции, ведшие борьбу против СССР — а к Рахманинову, Бунину, Набокову или Шаляпину люди Судоплатова или Эйтингона не наведывались). По поводу Кимов трудно сказать, ибо неизвестно, есть ли вообще деятели литературы и искусства в северной части Корейского полуострова.

Одним словом, если диктатора можно вывезти из дерёвни или слободы, то вытравить из него оные — задача почти невыполнимая. А вот интересное про «чёрных полковников» (не менее настоящих, чем Каддафи или Квачков — самозванцами они не были, звание им присвоили вполне уставным путём).

Одна и та же музыка рассматривалась в СССР как форма антикоммунистической идеологической диверсии, а в Греции — как коммунистическая угроза... И в этом нет взаимно исключающих параграфов. Просто у власти и там, и тут находилась агрессивно-невежественная дерёвня. Не умея сформулировать причину своего неприятия того или иного культурного феномена (а эта причина сводилась чаще всего к непривычности формы), она вешала на него ярлычок с названием дежурного жупела (вспомним определение джаза как «музыки толстых» Горьким (административный запрет, кстати, был наложен лишь в ходе «борьбы с низкопоклонством» в конце 40-х, что стоило свободы Эдди Рознеру, до войны «американец» Сталин не счёл нужным запрещать) и запрет на джаз в Третьем Райхе — как музыки расово неполноценных негров).

Почему-то очень часто при определении нацизма пользуются формулой Димитрова, хотя она неприменима к этому явлению. Многие лидеры гитлеровской Германии стояли на откровенно антикапиталистических позициях, но со свободным предпринимательством мирились лишь по тем же причинам, по которым Ленин провозгласил нэп: оно было нужно для экономики и промышленности, применительно к Германии, где индустриализация была в основном завершена ещё до гитлеровцев — в первую очередь военной (понятно, что в Союзе нэпманы бы такой проект не потянули, так что пришлось делать это силами государства и сворачивать нэп). Пропагандистски этот компромисс с капиталом замаскировали тем, что-де ликвидации подлежит плохой еврейский капитал, а немецкий, мол, хороший, хотя любой капитал по своей сути интернационален и космополитичен.

Идеал нацистов был до удивления схожим с идеалом батьки Махно (который нацистом не был ни разу), с заменой крестьянина немецкого на малороссийского: «Именно свободный землепашец на свободном клочке собственной земли является становым хребтом внутренней силы германской нации и народного духа» (Генрих Гиммлер).

Но антикапитализм коммунистов и нацистов различен. Коммунисты (не путать с членами КПСС или её наследников на постсоветском пространстве) отвергают капитализм, поскольку выступают против эксплуатации человека человеком, что при капитализме неизбежно. По иронии судьбы, главный аргумент нацистов против капитализма сформулировали Маркс и Энгельс: «Буржуазия, повсюду, где она достигла господства, разрушила все феодальные, патриархальные, идиллические отношения. Безжалостно разорвала она пестрые феодальные путы, привязывавшие человека к его „естественным повелителям“, и не оставила между людьми никакой другой связи, кроме голого интереса, бессердечного „чистогана“. В ледяной воде эгоистического расчета потопила она священный трепет религиозного экстаза, рыцарского энтузиазма, мещанской сентиментальности» (цит. из «Манифеста Коммунистической партии»).

Вот ещё несколько взятых из викицитатника высказываний Гиммлера по поводу его идеалов:

( Цитаты )

Эта основная претензия нацистов к капитализму связана с разрушением традиционного общества с его «живописными проселками, диво-дивными бескрайними просторами, поэтическими лучинками и душистыми портянками» (И.Ильф и Е.Петров, фельетон «Директивный бантик»), в случае гитлеризма — в их немецком варианте. Это — бунт архаики против модерна, против идей Просвещения, и именно поэтому коммунизм не может быть равным нацизму и обречён (если это именно коммунистическая идеология, а не державная) на непримиримую борьбу с ним. Коммунизм является продуктом идей Просвещения (поэтому к тем, кто выступают за традиционное общество и при этом называют себя коммунистами, применимо библейское высказывание из Книги Царств: «Ты убил, а еще и наследуешь!»)

Тактические компромиссы, вроде пакта Молотова-Риббентропа, при всей их аморальности, возможны (в конце концов, убеждённый антикоммунист Черчилль стал союзником Сталина и сдал ему Восточную Европу), но лобовое столкновение носителей обеих идеологий неизбежно. И не потому, что нацисты сохранили в неприкосновенности капиталистическое устройство немецкой экономики — в случае победы в войне, они могли бы позже всё национализировать, — а потому, что архаика и прогресс несовместимы.