В своё время публика изрядно постебалась над некоей Светой Курицыной из Иванова, которая похвалила власти следующими словами: «Мы стали более лучше одеваться». Конечно, говорить пограмотнее на родном языке никому не повредит, но типаж «Света Курицына», если он будет преобладать среди населения, гарантирует существование вменяемых режимов. Она хвалила власть за то, что та давала жить по-человечески и не напрягала без большой к тому нужды.
Гораздо хуже, если в нём будут преобладать какие-то условные Толяны Петуховы из Челябинска (Света Курицына как раз существует реально), которым в политике властей будет нравиться исключительно то, что «наши нагнули ненаших», проще, переносящие психологию болельщика усть-задрищенского ФК «Зауральский лесорубник» или «чоткого поцана с раёна» на оценку политики и международных отношений. Но в последнее время, если судить по СМИ и блогосфере, чем дальше, тем больше Свету задвигают назад, а на первый план вылезает Толян. Неважно, в каком обличье — ох**евшего одноклеточного дикаря Германа Садулаева, попа-поджигателя войны, который однофамилец клоуна Чарли, буйного психопата Дмитрия Кубарева и им подобных...
Мне было бы по барабану, в конце концов, это — внутренние дела иностранного государства, даже российско-украинские разборки воспринимаются столь же отчуждённо, как, скажем, англо-аргентинские 1982 г., если бы страна, в которой рвёт на груди тельняшку и требует крови и кишок озверевший многомиллионный «Толян», не была ядерной и не «отстаивала высокие идеалы» в духе Тараса Бульбы в 350-400 км от моего дома в самом прямом смысле, то есть, от того конкретно места, где я сижу в данный момент.
Один из крупнейших реакционных публицистов конца 19 в. был князь Владимир Мещерский. И этот же человек был практически открытым геем. Нет, на гей-парады он не ходил, поскольку таковых в то время не бывало, но о его пристрастиях знало всё просвещённое общество, а историк Соловьёв даже назвал его Содома князем и гражданином Гоморры.
Надо заметить, что духовные скрепы в те времена были теми же, что и сейчас + самодержавие. Как любое христианство, православие было и тогда категорически против однополого траха. То есть, сама логика диктовала князю дорогу в либералы: в либеральных странах с континентальной системой права его порок не упоминался в УК со времён принятия Кодекса Наполеона. В российском же уложении о наказаниях он был помянут, и санкция была сопряжена с лишением свободы.
Но вот тут есть один маленький нюанс. Мещерский был Рюриковичем и другом детства А.А.Романова (без всякой пошлости, у Сан Саныча был другой грех — бухал по-чёрному, а геем он не был). Соответственно, законы, хоть государственные, хоть церковные, были писаны не про него. Но такой порядок действовал только в обществе «на скрепах». В правовом государстве, коего желали тогдашние либералы, все равны перед законом, и если педерастия запрещена/разрешена, то она запрещена/разрешена для всех: хоть для обычных князей, хоть для великих, хоть для мещан, хоть для колхозников, хоть для старообрядцев, хоть для карманников, орудующих в московском метро.
А вот равенства Рюрикович едва ли хотел. За легализацию собственной ориентации (а её противозаконность нисколько не мешала ему жить и полюблять в ж**у юнкеров и кадетов) пришлось бы заплатить тем, что любой Вася Пупкин — да что там Вася Пупкин, даже Мойша Циперович, не к ночи будь помянут, свят-свят-свят, изыди, нечистая сила! — обладал бы равными с ним правами. А этого спесивый барин-паразит и п***рас во всех смыслах слова потерпеть не мог...
Кстати, царская полиция знала практикующих пи***асов наперечёт. И не трогала их. Даже тех, кто не были ни богатыми, ни знатными. Потому что в ходе следствия могли потянуться ниточки аж к самой семье Романовых-Гольштейн-Готторпов (скажем, хороший поэт К.Р. (великий князь К.К.Романов) и вельможный говнюк Сергей Александрович Р., превращённый героем-эсером Иваном Каляевым в вонючий беф-строганов, были в лучшем случае бисексуальными, в худшем — пи**рами, вынужденными жениться для прикрытия). Понятно, что Романовы под суд бы не пошли, но упоминание их имён в присутствие мелких чинов полиции и прокуратуры могло породить неприятные для дворца слухи...
Аристократия размахивала нищенской сумой пролетариата как знаменем, чтобы повести за собою народ. Но всякий раз, когда он следовал за нею, он замечал на ее заду старые феодальные гербы и разбегался с громким и непочтительным хохотом.
К сожалению, за давностью лет народ позабыл всю мерзость эпохи правления аристократов (скажем, если королю не хватало денег на очередной трианончик или побрякушку для жены или фаворитки, просто поднимали акцизы на соль, а не откладывали строительство архитектурного излишества на лучшие времена), а сами гербы больно уж красивые, и эстетика одержала верх над здравым смыслом: здоровая и естественная враждебность простолюдинов в отношении бар рассосалась. Впрочем, настоящие аристократы уже давно не являются врагами буржуазии — она их успешно интегрировала, и за редким исключением, что ни графин или маркизет из Готтентотского (или Гётвэрэнского, фиг его знает, как правильно) альманаха — то член совета директоров какой-нибудь крупной фирмы. то председатель благотворительного общества по охране природы от окружающей среды с шести-семизначным месячным жалованием в гинеях долларах или евро.
От необходимости размахивать мечом на территории современного Израиля для овладения Гробом Господним они избавлены, а титул даёт возможность занимать вкуснейшие синекуры, буржуи, являющиеся настоящими хозяевами тех предприятий, где трудоустроены баре, просто используют их как элемент дизайна интерьера. Этакий вот манифест вольности дворянства, выписанный не Петром III Фёдоровичем (и даже не самозванцем Емелькой Пугачёвым), а творцами великой французской революции. Так что, если кто из настоящих аристократов и играет в реакционный социализм из Манифеста, то исключительно со скуки, либо с кокаинового бодуна.
Место природных графинов и маркизетов на идеологическом поле заняли чумазые косплейщики. И если оригиналы хотя бы понимали, что с красными революционерами в диапазоне от Маркса до батьки Махно им не по пути, то эпигоны-пейнтбольщики полагают, что для того, чтобы числиться левым, достаточно быть настроенным антибуржуазно. Полагают лишь самые глупые из них, не понимающие сути критериев необходимости и достаточности. Умные просто умело притворяются защитниками интересов проклятьем заклеймённых голодных и рабов, усилием воли подавляя отвращение к объектам своего попечения.
Чего они хотят на самом деле, изложено вот здесь. Владелица сетевого маркетингового лохотрона захотела сделаться владычицей морскою и начала с публицистики. Феодализма им хочется, и это впервые проговорено в открытую (после Бердяева, конечно, но кто его помнит?). Общества, в котором каждый сверчок знает свой шесток и не претендует на то, что ему не написано на роду (скажем, родившемуся крестьянином или ремесленником — не фиг лезть в королевские судьи, фельдмаршалы или даже в купечество верхних гильдий).
Ушлые ребятки добились чего-то и хотят этот статус-кво заморозить: ведь в динамичной системе, именуемой капитализмом, состояния не только наживаются, но порой и про**ываются. Куда девались все эти Вандербильты и Карнеги? Нет, их потомки не бедствуют, но среди магнатов уже не числятся, некоторые зарабатывают на жизнь, скажем, написанием сценариев для Голливуда, кому-то из дамочек из этого клана удалось вовремя, когда фамилия Вандербильдтов ещё гремела, выйти замуж за какого-нибудь поиздержавшегося графина или маркизета, и их киндеры имеют доступ к декоративным синекурам. А в фиксированном сословном обществе всё разграничено, и те, кто успели чего-то добиться на стадии его формирования, защищены от конкуренции самой формой общественного порядка.
Но это — верхушка красных консерваторов, которая per se не более красная, чем обычная какашка без крови, просто маскируется. Авторша статейки, на которую я дал ссылку, просто оказалась слишком болтливой. А самыми надёжными рупорами их идей являются красконы — чумазые лошки-реконструкторы, перечитавшие дурной фантастики с пропаданцами и прочей гусиной х*йнёй, которые мечтают о мире, где не будет богатых. Девки стали в последнее время шибко меркантильными, и безлошадные лошки, умученные онанизмом, мечтают,в первую очередь, покончить с золотой молодёжью на «Бентлях», не понимая, что на их место придут потомки графинов и маркизетов и будут точно также уводить из-под носа всё более или менее молодое и е*абельное...
В отличие от пороха и «Абибаса» — жутковатое. Кстати, вероятно, многое от этого взяли северокорейцы и Пол Пот и бледное подобие китайских извергов — это К.Леонтьев и Достоевский как философ.
О них желательно иметь представление, чтобы в приличном обществе не выглядеть законченным валенком. И да, слова «филосоВский» не существует, оно столь же отражает дурной вкус, как «учаВствовать», «ровесТник» и ужасное слово «ложить».
Ещё бы, его единомышленником по восстановлению язычества и вытеснения им православия оказался маршал Тухачевский.
В общем, к ВКП(б) в своё время присоединилось немало людей, которые не были марксистами ни на йоту. В коммунистах они видели таран, который уничтожал старый мир, тем самым способствуя реализации их целей: от возвышенно-мистических до шкурно-карьерных (если говорить о евреях, вступивших в партию уже после революции, то их волновали вопросы безопасности и юридического равноправия: того, в чём отказывал им царский режим и не успело обеспечить недолго просуществовавшее либеральное Временное правительство, чья власть территориально ограничивалась Зимним дворцом).
В конечном итоге, они стали большинством в партии, и коммунисты-марксисты стали им мешать: в результате от них в 1937 году избавились, хотя попало и некоторым попутчикам, имевшим хоть какие-то идеи (включая того же Тухачевского). На верхотуре остались одни шкурники-карьеристы.
Сам Сталин таковым не был, у него были поначалу идеи, но будучи обладателем авторитарного типа личности, он оставил в живых только этих: они ни при каких обстоятельствах не осмеливались с ним спорить: а зачем лезть на рожон — их вполне устраивало тёплое стойло и вкусное пойло. Это и заложило начала разрушения СССР.
После войны он слил еврейскую, вполне лояльную к власти и к нему лично, часть аппарата в угоду антисемитскому большинству среднего звена, воспитанному в этом духе ещё до революции. В отсутствие компьютеризации было не слишком сложно скрыть то, что папаша, дядя, а то и сам номенклатурный деятель состоял в местном отделении СРН по месту жительства.
Под послевоенную раздачу попали не комиссары в пыльных шлемах, симпатизировавшие Троцкому — эти, независимо от национальности, погорели в 1937-38 гг. Это были обычные аппаратчики, ничем не отличавшиеся от арийских коллег. Ничего личного, просто бизнес — коль скоро единомышленников не осталось от слова «совсем», остаётся искать союза с более многочисленной частью руководства, хотя не дай Бог ослабнуть или просто повернуться к ним спиной, дюжина ножиков не заставит себя ждать.
В своё время, в конце 19-го века был очень популярен номер циркового дрессировщика Дурова (Владимира, а не Павла). Он выводил на арену свинью, выкладывал перед нею разные газеты и предлагал выбрать. Хрюшка неизменно выбирала издаваемый князем В.П.Мещёрским «Гражданинъ», а Дуров комментировал: «Свинья останется свиньёй: газетку-то выбрала свинскую». А что собой представляли взгляды издателя, который был знаменит не только своей реакционностью, но и склонностью к педерастии?
Нрав свиньи мужик имеет, Жить пристойно не умеет, Если же разбогатеет, То безумствовать начнёт. Чтоб быдланы не жирели, Чтоб лишения терпели, Надобно из года в год Век держать их в чёрном теле.
He ужасно ли и не обидно ли было бы думать, что Моисей входил на Синай, что эллины строили свои изящные акрополи, римляне вели Пунические войны, что гениальный красавец Александр в пернатом каком-нибудь шлеме переходил Граник и бился под Арбеллами, что апостолы проповедовали, мученики страдали, поэты пели, живописцы писали и рыцари блистали на турнирах для того только, чтобы французский, немецкий или русский буржуа в безобразной и комической своей одежде благодушествовал бы «индивидуально» и «коллективно» на развалинах всего этого прошлого величия?
Почему-то я почти уверен, что если завтра изобретут термоядерные электростанции, производящие наиболее дешёвую и экологически чистую энергию, немедленно появятся критики этого шага, и этими критиками будут отнюдь не нефтегазовые компании (ещё Менделеев говорил, что сжигать нефть — это как топить ассигнациями, это — замечательное сырьё для органического синтеза, так что спрос останется ненулевым, к тому же, едва ли получится быстро перевести весь автотранспорт на электродвигатели).
Это будут «экологические активисты». Для начала они заявят, что гелий, который выделяется в качестве конечного продукта, уничтожит на земле всех бабочек (это — галимая х**ня, гелий безвреден потому, что не взаимодействует ни с каким известным науке веществом, соответственно, он не может быть ядовитым, яды должны взаимодействовать с молекулами живого организма, чтобы оказать своё вредное воздействие; но пипл схавает, схавали же идиотскую страшилку об исчезновении птиц, приведшую к запрету ДДТ).
Начнут обрабатывать аудиторию, преимущественно дамскую и ребёнскую трогательными мультиками про очень няшных бабочек, которым грозит гибелью страшный термояд, и требовать его запрета. Если не сработает, в дело пойдут страшилки. Гелий объявят парниковым газом, кроме того, начнут пугать публику тем, что-де при выработке электроэнергии образуются тучи нейтронов, которые проникают через любую преграду и делают радиоактивным всё на своём пути.
И едва ли их заботы по одурачиванию населения продиктованы заботой о живой природе, тем более, что на самом деле гелий ей никак не угрожает. Просто эту публику, имеющую, как правило, диплом колледжа или университета, плющит и колбасит от такого факта: многочисленное быдло™, не отличающее Руставели от Цинандали, а Гоголя от кабеля, живёт, благодаря достижениям научно-технического прогресса, в достатке и довольстве. Нет, предметы элитарного потребления оной публике недоступны, но едва ли рядовому офисному планктоше нужны часы за полмиллиона долларов. Ему и без них хорошо в бюджетной иномарке, с айфончиком, лицензионным «Мальборо» и повседневной сытостью. Это обесценивает все «достижения» тех, кто мнят себя элитариями: счастье благополучия острее ощущается на фоне окружающих страданий и скрежета зубовного.
Вы думаете, чего так все СМИ ополчились на безобидный глютамат? Просто если «изысканные натуры» ещё готовы, в отличие от Бертрана де Борна, смириться с тем, что быдло регулярно наполняет брюхо и не голодает, но то, что оно ещё и получает от еды удовольствие, сводит ылитку с ума. Они же недостойны наслаждений, ибо убоги, глупы и бездуховны, почему же они тогда благодушествуют?
Эта публика понимает, что единственной причиной такой «несправедливости» является технический прогресс, и поэтому она норовит ставить прогрессу палки в колёса. Если не получится что-то полностью запретить, так обставить условиями, которые существенно удорожат процессы производства материальных благ — чтобы сделать их недоступными ненавистному быдлу.
Ещё с середины 30-х годов советское руководство стало стремительно отходить от марксизма-ленинизма, как не соответствующего его планам в отношении страны, а также характеристикам и объективным возможностям государства и общества. Однако риторика оставалась марксистско-ленинской до самого последнего момента (да и в наши дни немалая часть выступающих против демонтажа памятников Ленину на Украине едва ли владеет самыми элементарными основами марксистско-ленинского учения). Причины этого неплохо иллюстрирует отрывок из биографии французского коллаборациониста времён Виши Морраса: будучи противником христианства (даже не религиозно-индифферентным человеком, а противником христианства на уровне его сути), он, тем не менее, выступал за рост влияния Католической Церкви на общественную жизнь (если кто не в курсе, Римско-Католическая Церковь является одной из христианских, наряду с РПЦ, Лютеранской и иными церквями).
Примерно такой же позиции в отношении православия придерживался один из руководителей дореволюционного Союза русского народа Г.Г.Замысловский — соратников, среди которых было немало клириков и просто верующих, шокировало его полное безразличие к религии, хотя в публичных выступлениях он неизменно поддерживал РПЦ.
Иными словами, власти рассматривали марксизм-ленинизм в своём изложении (Моррас — католицизм, а Замысловский — православие) как один из способов загона быдла™ в стойло, а не как всесильное и верное учение по формулировке Ленина. Может только выражались немного изящнее по данному поводу, но суть та же самая.
Вполне возможно, что башибузук Цорионов на самом деле верующий (хотя возможен вариант, что валяет Ваньку на манер своего дореволюционного прототипа Сергея Труфанова, который вышел из православия как только его честолюбивым планам наступил облом). Но вот по поводу христианского мировоззрения его операторов допустимы весьма обоснованные сомнения. И вполне возможно, что Христа эксплуатируют в низменных целях заведомые противники христианства, что является богохульством и профанацией христианства намного большего масштаба, чем любые танцы девок в алтаре, хоть в балаклавах, хоть вообще без какого-либо прикрытия тел и лиц. Но верующие почему-то не спешат заявить о том, что их чувства оскорблены.
В списке нет «Моей борьбы» — Генон и Эбола Эвола оказали на идеологию нацистов большее влияние, чем Гитлер. Нет трудов Сталина, зато есть Троцкий (список составлялся на Западе, и там «Краткий курс» не был обязательным к изучению).
«На их стороне ресурсы могучей империи, привычка побеждать, выносливость к тяготам, единство, порядок, дисциплина и бдительность. С нашей стороны — разобщённость, сомнения, нищета народа и роскошь для избранных…, надломленный дух, нехватка упорства и выучки… Разве можем мы сомневаться, каков будет результат?» — это написал один европеец, сравнивая собственную цивилизацию с исламской.
Очарование деспотизма и произвола настолько сильно, что иногда наводит пораженческие мысли на не самых глупых представителей более развитой цивилизации...
Некоторые из тех, кто не застали СССР в более или менее сознательном возрасте (ну, хотя бы, чтобы к 1985 году было лет 14), в качестве одного из плюсов этой формы организации общества называют коммунистическую идеологию.
Хотя там её, скорее всего, не водилось аж с середины 20-х годов. Отчасти вынужденно — надо было к войне готовиться, а не заниматься имплементацией идей выдающегося немецкого политэконома или, пользуясь современными терминами, теоретика макроэкономики. С фразеологией было всё в порядке, но фразеология — скользкая штука, при помощи словесного жонглирования можно, пользуясь одними и теми же первоисточниками, обосновать с видимой формально-логической непротиворечивостью, что угодно: от введения платы за обучение в старших классах школы и в вузах (ибо не фиг, стране нужны ирои, а п**да рождает чмошников и креаклов, ни разу не державших в руках ни серпа, ни молота, а тем более, лома, кирки и кувалды) до крайних форм поздней горбачёвской перестройки, когда можно стало всё, даже то, что вообще и ни при каких обстоятельствах низ-зя.
Но ликвидация частной собственности на средства производства — это, конечно, необходимое условие, но совершенно недостаточное. В древнем Египте доэллинской эпохи или в царствах Месопотамии её тоже не было: все рабы и рабочий скот принадлежали государству в лице царя, но как-то язык не поворачивается назвать эти государства социалистическими.
Просто распорядителями всего имущества стали чиновники. Нет, владельцами они не сделались. Даже самые высокопоставленные из их числа, и даже самому коррумпированному из них не принадлежало ни четвертушки прокатного стана или нефтяной скважины. Но кто чем распоряжается, тот с того и кормится. Даже необязательно за счёт воровства: начальство принимает решение о том, что дочь тов. Гришина (члена Политбюро ЦК КПСС, первого секретаря МГК КПСС при Брежневе) может по смешным ценам приобретать в дом по каталогам бытовую технику исключительно марки Philips, которой не было в продаже в магазинах СССР, а народ не только лишён возможности высказать своё по данному поводу мнение — его даже не информируют.
Те, кто называют идеологию СССР коммунистической, упускают то, что национализация производства — это не цель, а средство. А цель — хорошая жизнь для всех, кто трудится. Хорошая в сугубо прямом и материальном смысле, при свободном доступе и к духовным ценностям. При этом, степень ценности и допустимости демонстрации того или иного произведения искусства должны определять зрители, а не чиновники, решающие, что портрет знатной доярки выставить можно, а какую-то абстрактную композицию — низ-зя, художественные критики должны быть вправе изругать в печати то, что им не нравится, но никак не запрещать; что па-де-патине, гопак и барыня могут быть отплясываемыми на школьных вечерах танцев, а тверк фокстрот или рок-н-ролл (в зависимости от эпохи) — только через труп третьего секретаря обкома ВЛКСМ, отвечающего за работу со школьниками и ПТУшниками.
Но в первую очередь, достойная в плане обеспечения материальных потребностей жизнь для тех, кто трудится, с достаточным обеспечением также тех, кто по объективным причинами трудиться не могут (мелочь, пенсионеры, инвалиды, студенты и т.п.). Что революция со сменой общественного строя произошла не ради полёта в космос и не ради того, чтобы выстроить станции метрополитена, способные вызвать зависть у владельца версальского дворца Луя №14, а ради сытого и благополучного существования населения страны. Дворцы, гигантские мемориалы и полёты в космос тоже возможны, но по остаточному принципу: если хватит денег и иных ресурсов после удовлетворения расширенных потребностей народа — то есть, не только в капусте, слипающихся макаронах и картошке (ах да, слышал, что космическая программа — это побочный продукт стратегической обороны; но вот у Бразилии нет и не было никаких МБР, а «ужасные» Штаты почему-то и не пытались её завоевать, не польстились ни на территории, ни на нефть, ни на каучук, спокойно покупают, всё, что им там нужно и что выставлено на продажу, за бабки; что до права диктовать Европе, когда и какая пушка там должна или не должна стрелять, или куда, с кем и как европейцам следует трахаться, не рискуя быть посланными на — без этого можно спокойно обойтись).
Одним словом, многие из тех, кто тоскуют о коммунистической идее в советской её реализации, как бы дают своим соотечественникам такое пожелание, которое забавно сформулировал Александр Иванов:
«Поломай себе руки и ноги, Потеряй в суете кошелек, Окажись у медведя в берлоге, Опрокинь на себя кипяток,
Выпей чашку чернил по запарке, Куртку новую супом залей, Наступи на змею в зоопарке, В день рожденья чумой заболей,
Упади на ходу с электрички, Пострадай от блатного ножа, Загорись от погашенной спички, Сядь в лесу на большого ежа,
Забреди на прогулке в болото, Проколи себе палец иглой, Упади на забор с вертолета, Подавись баклажанной икрой...».
Им просто скучно, как дочери командира роты из анекдота, пожелавшей увидеть перед сном, как слоники бегают, и для развеивания своей скуки они желают своим соотечественникам всех и всяческих бед и испытаний, называя всё это с какого-то перепою социализмом или даже коммунизмом. Тогда как настоящий социализм, если и является мечтой, то мечтой о спокойном и сытом существовании без нахлебников в лице хоть купца Колупаева, хоть короля Пикрохоля.
Почему-то очень часто при определении нацизма пользуются формулой Димитрова, хотя она неприменима к этому явлению. Многие лидеры гитлеровской Германии стояли на откровенно антикапиталистических позициях, но со свободным предпринимательством мирились лишь по тем же причинам, по которым Ленин провозгласил нэп: оно было нужно для экономики и промышленности, применительно к Германии, где индустриализация была в основном завершена ещё до гитлеровцев — в первую очередь военной (понятно, что в Союзе нэпманы бы такой проект не потянули, так что пришлось делать это силами государства и сворачивать нэп). Пропагандистски этот компромисс с капиталом замаскировали тем, что-де ликвидации подлежит плохой еврейский капитал, а немецкий, мол, хороший, хотя любой капитал по своей сути интернационален и космополитичен.
Идеал нацистов был до удивления схожим с идеалом батьки Махно (который нацистом не был ни разу), с заменой крестьянина немецкого на малороссийского: «Именно свободный землепашец на свободном клочке собственной земли является становым хребтом внутренней силы германской нации и народного духа» (Генрих Гиммлер).
Но антикапитализм коммунистов и нацистов различен. Коммунисты (не путать с членами КПСС или её наследников на постсоветском пространстве) отвергают капитализм, поскольку выступают против эксплуатации человека человеком, что при капитализме неизбежно. По иронии судьбы, главный аргумент нацистов против капитализма сформулировали Маркс и Энгельс: «Буржуазия, повсюду, где она достигла господства, разрушила все феодальные, патриархальные, идиллические отношения. Безжалостно разорвала она пестрые феодальные путы, привязывавшие человека к его „естественным повелителям“, и не оставила между людьми никакой другой связи, кроме голого интереса, бессердечного „чистогана“. В ледяной воде эгоистического расчета потопила она священный трепет религиозного экстаза, рыцарского энтузиазма, мещанской сентиментальности» (цит. из «Манифеста Коммунистической партии»).
Вот ещё несколько взятых из викицитатника высказываний Гиммлера по поводу его идеалов:
Эта основная претензия нацистов к капитализму связана с разрушением традиционного общества с его «живописными проселками, диво-дивными бескрайними просторами, поэтическими лучинками и душистыми портянками» (И.Ильф и Е.Петров, фельетон «Директивный бантик»), в случае гитлеризма — в их немецком варианте. Это — бунт архаики против модерна, против идей Просвещения, и именно поэтому коммунизм не может быть равным нацизму и обречён (если это именно коммунистическая идеология, а не державная) на непримиримую борьбу с ним. Коммунизм является продуктом идей Просвещения (поэтому к тем, кто выступают за традиционное общество и при этом называют себя коммунистами, применимо библейское высказывание из Книги Царств: «Ты убил, а еще и наследуешь!»)
Тактические компромиссы, вроде пакта Молотова-Риббентропа, при всей их аморальности, возможны (в конце концов, убеждённый антикоммунист Черчилль стал союзником Сталина и сдал ему Восточную Европу), но лобовое столкновение носителей обеих идеологий неизбежно. И не потому, что нацисты сохранили в неприкосновенности капиталистическое устройство немецкой экономики — в случае победы в войне, они могли бы позже всё национализировать, — а потому, что архаика и прогресс несовместимы.