![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Почитав Леонтьева
Sep. 24th, 2013 04:42 amСовсем немного, чтобы понять свежесть яйца, необязательно есть его целиком. Хватило и десятка-полутора абзацев, хотя бы .
Вообще, к либералам я, будучи социал-демократом по взглядам, отношусь достаточно негативно. Особенно к тем, которые начитались The Economics и Айн Рэнд и превратили эти книги в разновидность Св. Писания и Св. Предания. И приемлю критику либерализма в том плане, что юридического равноправия и свободы недостаточно для общества. Нужна ещё защита слабых — в силу генов, приобретённых болезней, обстоятельств жизни или иных причин — от сильных, иначе последние на совершенно законных основаниях и свободно сожрут первых без соли. Иными словами, неравенства де-факто не избежать, поскольку у каждого свой уровень способностей и удачливости, но оно должно быть контролируемым и регулируемым, с тем, чтобы избегать крайностей в стиле фабрик позапрошлого века и шахт, где трудились 7-8-летние мелкие и где эффективности для не принималось никаких мер по обеспечению ТБ, с чем не соглашаются либералы, и это является поводом для их беспощадной критики.
Но от критики со стороны взбесившихся барчуков, вроде обозначенного Леонтьева либералов надо защищать, при надобности — и с оружием в руках. Ибо эта публика — ради того, чтобы в мире сохранилась некая одним им видимая «поэзия» — требуют в открытой форме сохранения несправедливости и угнетения. Ну и противодействуют всяческому прогрессу.
Им по фиг, что землепашец, ковыряющий землю деревянной сохой уработается так, что даст дуба в 35-40 лет — зато у толстожопого тунеядца-барина будет приятный ландшафт из окна усадьбы, без грохочущих и воняющих соляркой тракторов, и он, расчуйствовавшись (это не очепятка, я в курсе правильного написания слова «чувствовать»), накропает стишок. Или нарисует картинку — но не так, как Рафаэль или Леонардо, для которых живопись была работой, и существовали, пусть не очень жёсткие, но дедлайны, ибо присутствовал заказчик со своими интересами, а в наиболее комфортном для себя режиме: напал стих — помалюет трошки, голова болит с бодуна — мольберт откладывается до лучших времён. Над барином не каплет, он презирает буржуев и рантье, хотя сам живёт ни на что иное, как на ренту со свирепости своих дальних предков-княжеских дружинников. Сам он ничего тяжелее собственного фуя отродясь не поднимал, но считает, что ему все должны, потому что его пращур мог двуручным мечом махать без устали целый час (больше, он правда, не умел ни хрена, но кого колышет, что он не мог 2 и 2 сложить и собственное имя написать хоть на бумаге, хоть на берёсте, от цепного пса это и не требуется) и при необходимости разрубить пополам всякого, кто не так посмотрел на князюшку-кормильца.
И Боже упаси, если кто-то «неблагородный» возжелает хорошей жизни в плане житейского комфорта. Ну, разве что, если это гений вроде Ломоносова. А остальные — брысь на поле, надо барина обеспечивать всем необходимым плюс предметами роскоши, ибо он соль, перец, красный, чёрный и душистый, майоран и соевый соус земли, а остальные — быдло, нужное для двух вещей: обеспечивать паразитов и создавать контрастный фон, чтобы все видели, какие эти аскариды в человеческом облике возвышенные и утончённые.
Почему-то философствующие тонкие эстеты на поверку оказываются людоедами с готтентотской моралью. Достоевскому война нужна даже не для практических целей (скажем, овладеть проливами или ввести в состав империи ещё один православный славянский народ — болгар), а для «духоподъёмности», это он от первого лица пишет в «Дневнике писателя», это его личное мнение, а не героя литературного произведения. Интересно посмотреть, до каких высот поднялся бы его собственный дух, если бы он словил турецкую пулю в брюшную полость или мошонку — это и при нынешнем состоянии медицины очень неприятно, а в 1877 году и подавно. Или после ранения в ногу заработал бы газовую гангрену — до полного расплавления нервных стволов ферментами Clostridium perfringens, oedematis maligna и другой анаэробной патогенной флоры боли такие, что и морфий бесполезен. Скорее всего, визжал бы, как недорезанный поросёнок, до самой потери сознания. Ибо есть боль такой интенсивности, которую человек не в состоянии перенести, сохраняя достоинство, и одна из них — это боль, вызываемая действием ферментов и токсинов анаэробов на периферические нервы. Или умолял бы доктора дать ему яда, хотя едва, ли находясь в тысячах километрах от балканского ТВД, поддержал бы идею эвтаназии тех, кого невозможно было вылечить в те годы и кто мучился сильными болями. Ибо человек (другой, разумеется) не смеет уклоняться от ударов судьбы, это, с понтом дела, некомильфо и малодушно.
Ну и Леонтьев не считает правильным мир, в котором отсутствуют горе и страдания (понятно, что и у либералов такое не получится, боюсь, что и при коммунизме кто-то может страдать, скажем, Ваня, который любит Маню, а она предпочла ему Федю; но барина колбасит от самой возможности того, что быдло будет наслаждаться организованным покоем). Чужие, разумеется, ведь это такой прекрасный спектакль — наблюдать за тем, как кто-то бьётся с судьбой, даровавшей беспросветную жизнь рабочего скота. Можно стишок накропать или картинку написать...
Вот цитатка: «Не ужасно ли и не обидно ли было бы думать, что Моисей восходил на Синай, что эллины строили свои изящные акрополи, римляне вели Пунические войны, что гениальный красавец Александр в пернатом каком-нибудь шлеме переходил Граник и бился под Арбелами, что апостолы проповедовали, мученики страдали, поэты пели, живописцы писали и рыцари блистали на турнирах для того только, чтобы французский, немецкий или русский буржуа в безобразной и комической своей одежде благодушествовал бы „индивидуально“ или „коллективно“ на развалинах всего этого прошлого величия?». То есть, само благодушество, безопасность и материальная обеспеченность тех, чьи предки не ломали стулья вместе с главой одной из балканских ОПГ А.Ф.Македонским, вызывает у барина сильную попоболь. А в чём провинились перед ним немецкие и русские буржуа (под буржуа, в отличие от Ленина и Маркса, консерваторы подразумевали мещанство, которое включало в себя как сословие и немалую часть промышленного пролетариата, а не только эксплуататоров рабочего класса и владельцев средств производства), что он отказывает им в праве на спокойную и упорядоченную жизнь?
Скорее, за красивыми витиеватыми словами скрывается обычный страх паразита — страх того, что отберут ренту и уравняют в правах с теми, кто этой ренты отродясь не имел и трудился тем или иным способом для пропитания и обеспечения иных потребностей из пирамиды Маслова.
Иногда неприятие реакционеров отдельные граждане рассматривают как русофобию. Но ведь среди русских мыслителей прежних эпох были не только взбесившиеся барчуки, но и Добролюбов, Чернышевский, Писарев, Плеханов и другие демократы, в литературе — Некрасов и Салтыков-Щедрин. В умении вывязывать словесные кружева они уступали реакционерам (тот же Чернышевский как литератор совершенно, ИМХО, нечитабелен), но будучи не менее русскими по национальности, чем Розанов с Леонтьевым, предлагали разумное, доброе и вечное вместо воплей барчуков об утраченной идиллии и «поэзии» паразитизма. Под барчуками имеются в виду не дворяне «вообще», тот же Салтыков принадлежал к знатному ещё с допетровских времён роду, но сумел подняться над сословными предрассудками и встать на сторону правды и справедливости. Так что по категории взбесившихся барчуков он не проходит. Иной разночинец, задумавший стать «аристократом духа», пытается переплюнуть в пренебрежении интересами простых людей самого Бертрана де Борна, хотя по сути является старательным холуём реакции.
Вообще, к либералам я, будучи социал-демократом по взглядам, отношусь достаточно негативно. Особенно к тем, которые начитались The Economics и Айн Рэнд и превратили эти книги в разновидность Св. Писания и Св. Предания. И приемлю критику либерализма в том плане, что юридического равноправия и свободы недостаточно для общества. Нужна ещё защита слабых — в силу генов, приобретённых болезней, обстоятельств жизни или иных причин — от сильных, иначе последние на совершенно законных основаниях и свободно сожрут первых без соли. Иными словами, неравенства де-факто не избежать, поскольку у каждого свой уровень способностей и удачливости, но оно должно быть контролируемым и регулируемым, с тем, чтобы избегать крайностей в стиле фабрик позапрошлого века и шахт, где трудились 7-8-летние мелкие и где эффективности для не принималось никаких мер по обеспечению ТБ, с чем не соглашаются либералы, и это является поводом для их беспощадной критики.
Но от критики со стороны взбесившихся барчуков, вроде обозначенного Леонтьева либералов надо защищать, при надобности — и с оружием в руках. Ибо эта публика — ради того, чтобы в мире сохранилась некая одним им видимая «поэзия» — требуют в открытой форме сохранения несправедливости и угнетения. Ну и противодействуют всяческому прогрессу.
Им по фиг, что землепашец, ковыряющий землю деревянной сохой уработается так, что даст дуба в 35-40 лет — зато у толстожопого тунеядца-барина будет приятный ландшафт из окна усадьбы, без грохочущих и воняющих соляркой тракторов, и он, расчуйствовавшись (это не очепятка, я в курсе правильного написания слова «чувствовать»), накропает стишок. Или нарисует картинку — но не так, как Рафаэль или Леонардо, для которых живопись была работой, и существовали, пусть не очень жёсткие, но дедлайны, ибо присутствовал заказчик со своими интересами, а в наиболее комфортном для себя режиме: напал стих — помалюет трошки, голова болит с бодуна — мольберт откладывается до лучших времён. Над барином не каплет, он презирает буржуев и рантье, хотя сам живёт ни на что иное, как на ренту со свирепости своих дальних предков-княжеских дружинников. Сам он ничего тяжелее собственного фуя отродясь не поднимал, но считает, что ему все должны, потому что его пращур мог двуручным мечом махать без устали целый час (больше, он правда, не умел ни хрена, но кого колышет, что он не мог 2 и 2 сложить и собственное имя написать хоть на бумаге, хоть на берёсте, от цепного пса это и не требуется) и при необходимости разрубить пополам всякого, кто не так посмотрел на князюшку-кормильца.
И Боже упаси, если кто-то «неблагородный» возжелает хорошей жизни в плане житейского комфорта. Ну, разве что, если это гений вроде Ломоносова. А остальные — брысь на поле, надо барина обеспечивать всем необходимым плюс предметами роскоши, ибо он соль, перец, красный, чёрный и душистый, майоран и соевый соус земли, а остальные — быдло, нужное для двух вещей: обеспечивать паразитов и создавать контрастный фон, чтобы все видели, какие эти аскариды в человеческом облике возвышенные и утончённые.
Почему-то философствующие тонкие эстеты на поверку оказываются людоедами с готтентотской моралью. Достоевскому война нужна даже не для практических целей (скажем, овладеть проливами или ввести в состав империи ещё один православный славянский народ — болгар), а для «духоподъёмности», это он от первого лица пишет в «Дневнике писателя», это его личное мнение, а не героя литературного произведения. Интересно посмотреть, до каких высот поднялся бы его собственный дух, если бы он словил турецкую пулю в брюшную полость или мошонку — это и при нынешнем состоянии медицины очень неприятно, а в 1877 году и подавно. Или после ранения в ногу заработал бы газовую гангрену — до полного расплавления нервных стволов ферментами Clostridium perfringens, oedematis maligna и другой анаэробной патогенной флоры боли такие, что и морфий бесполезен. Скорее всего, визжал бы, как недорезанный поросёнок, до самой потери сознания. Ибо есть боль такой интенсивности, которую человек не в состоянии перенести, сохраняя достоинство, и одна из них — это боль, вызываемая действием ферментов и токсинов анаэробов на периферические нервы. Или умолял бы доктора дать ему яда, хотя едва, ли находясь в тысячах километрах от балканского ТВД, поддержал бы идею эвтаназии тех, кого невозможно было вылечить в те годы и кто мучился сильными болями. Ибо человек (другой, разумеется) не смеет уклоняться от ударов судьбы, это, с понтом дела, некомильфо и малодушно.
Ну и Леонтьев не считает правильным мир, в котором отсутствуют горе и страдания (понятно, что и у либералов такое не получится, боюсь, что и при коммунизме кто-то может страдать, скажем, Ваня, который любит Маню, а она предпочла ему Федю; но барина колбасит от самой возможности того, что быдло будет наслаждаться организованным покоем). Чужие, разумеется, ведь это такой прекрасный спектакль — наблюдать за тем, как кто-то бьётся с судьбой, даровавшей беспросветную жизнь рабочего скота. Можно стишок накропать или картинку написать...
Вот цитатка: «Не ужасно ли и не обидно ли было бы думать, что Моисей восходил на Синай, что эллины строили свои изящные акрополи, римляне вели Пунические войны, что гениальный красавец Александр в пернатом каком-нибудь шлеме переходил Граник и бился под Арбелами, что апостолы проповедовали, мученики страдали, поэты пели, живописцы писали и рыцари блистали на турнирах для того только, чтобы французский, немецкий или русский буржуа в безобразной и комической своей одежде благодушествовал бы „индивидуально“ или „коллективно“ на развалинах всего этого прошлого величия?». То есть, само благодушество, безопасность и материальная обеспеченность тех, чьи предки не ломали стулья вместе с главой одной из балканских ОПГ А.Ф.Македонским, вызывает у барина сильную попоболь. А в чём провинились перед ним немецкие и русские буржуа (под буржуа, в отличие от Ленина и Маркса, консерваторы подразумевали мещанство, которое включало в себя как сословие и немалую часть промышленного пролетариата, а не только эксплуататоров рабочего класса и владельцев средств производства), что он отказывает им в праве на спокойную и упорядоченную жизнь?
Скорее, за красивыми витиеватыми словами скрывается обычный страх паразита — страх того, что отберут ренту и уравняют в правах с теми, кто этой ренты отродясь не имел и трудился тем или иным способом для пропитания и обеспечения иных потребностей из пирамиды Маслова.
Иногда неприятие реакционеров отдельные граждане рассматривают как русофобию. Но ведь среди русских мыслителей прежних эпох были не только взбесившиеся барчуки, но и Добролюбов, Чернышевский, Писарев, Плеханов и другие демократы, в литературе — Некрасов и Салтыков-Щедрин. В умении вывязывать словесные кружева они уступали реакционерам (тот же Чернышевский как литератор совершенно, ИМХО, нечитабелен), но будучи не менее русскими по национальности, чем Розанов с Леонтьевым, предлагали разумное, доброе и вечное вместо воплей барчуков об утраченной идиллии и «поэзии» паразитизма. Под барчуками имеются в виду не дворяне «вообще», тот же Салтыков принадлежал к знатному ещё с допетровских времён роду, но сумел подняться над сословными предрассудками и встать на сторону правды и справедливости. Так что по категории взбесившихся барчуков он не проходит. Иной разночинец, задумавший стать «аристократом духа», пытается переплюнуть в пренебрежении интересами простых людей самого Бертрана де Борна, хотя по сути является старательным холуём реакции.
