С одной стороны, это саванарыло стало жертвой необоснованных репрессий (именно необоснованных: можно по-разному расценивать роль наркома Шумяцкого в становлении советского кинематографа, но врагом Советской власти, немецко-фашистским шпионом и вредителем он не был). С другой — так вот походя макнул молодого артиста мордой в дерьмо практически ни за что, просто за роман с вполне совершеннолетней коллегой по обоюдному согласию.
Нет, я понимаю, что в те времена профилактика сифилиса через ндравственность и целкомудрённость была весьма актуальной — антибиотиков ещё не было, а эрлиховский сальварсан был дорогим (причём импортировать его можно было лишь за валюту, которой не было — поскольку он производился не в ГДР, являвшейся членом СЭВ и осуществлявшей расчёты по бартеру через инвалютный рубль, а в Третьем Райхе), дефицитным и весьма токсичным; но, может, стоило вести эту профилактику менее топорными методами?
Ну и как обычно, праведные суки из числа родни артиста постарались стать святее овце**а Хомейни и непримиримее Торквемады и Савонаролы, хотя он не был осуждён по 58-й статье, и репрессии для ЧСИР им не грозили.
Роман был (как почти всегда у Димы) очень бурный и болезненный, и когда пришло время разрыва, то получил он почему-то громкую огласку в кругах кино. Кончилось тем, что в газете «Кино» была напечатана большая статья под названием «Пошляк из театра Вахтангова», где в самых сильных выражениях описывалась несчастная судьба покинутой Антонины, а поведение Димы клеймилось как недостойное новой социалистической морали. Результатом этой статьи явился приказ самого начальника всей кинопромышленности Советского Союза — Бориса Шумяцкого. Этим приказом строжайше запрещалось всем киностудиям всех одиннадцати республик (в те годы их было одиннадцать) Советского Союза «приглашать для участия в киносьемках артиста театра имени Вахтангова Д.Л. Дорлиака, ввиду безнравственного поведения вышеназванного артиста, недопустимого для советского работника театра и кино».
Это был удивительный, единственный в своем роде приказ в истории советского кино, да и вообще советского искусства. Удивителен был он своей полной аполитичностью и своей неожиданной для высших советских руководителей тех лет реакцией на легкомысленное увлечение молодого человека.
[...]
К тому же его собственная мать, профессор консерватории, женщина строгих правил и твердого характера, возмутилась легкомысленным поведением своего сына, получившим огласку, и отвернулась от Димы. К матери присоединилась и его сестра Нина Дорлиак — известная камерная певица и доцент консерватории. Самые близкие родственники Димы разорвали отношения с ним и перестали принимать его у себя.