Известно, что в середине позапрошлого века британцы поступили с китайцами примерно так же, как свердловские кавказцы с жителями Сагры, только, в отличие от сагринцев китайцам не удалось отбиться.
Но вот что интересно: тот самый опиум, с которым боролись китайские власти, опасаясь — и не без оснований — массовой деградации населения, в Европе был в свободной продаже. Его спиртовую настойку лауданум использовали как симптоматическое средство примерно так же, как в наши дни парацетамол, то есть, при всяком недомогании, и она применялась даже в детской практике. А чуть позже добрые и законопослушные химики из Bayer IG Farbenindustrie усовершенствовали опиум, предложив диацетилморфин (героин) — но исключительно с благими целями: чтобы симптоматическое средство действовало сильнее. Но при этом наркомания как социальное зло на повестке дня не стояла. Старый добрый джин (а 150-200 лет назад он был напитком быдла™) представлялся куда как большим злом, и на самом деле, пьянство генерировало преступность и разрушало семьи. Наркотики для получения «кайфа», а не для борьбы с головной болью или поносом, принимали лишь две категории граждан: уголовники и богема, а широкие массы ими не интересовались, предпочитая «расширять сознание» бухлом.
В то же время на Востоке, причём в странах с совершенно непохожими культурными паттернами — например, в Китае и Иране — опий приводил к массовой деградации населения. Но механизм был не тем, который погубил чукчей и эскимосов при первом же контакте с огненной водой — ситуация наших дней показывает, что белый человек может сторчаться не менее успешно, чем китаец или араб, то есть, дело не в генетически обусловленных особенностях ферментов или опиатных рецепторов. Нельзя говорить и о перекосах социальной системы, её избыточности, порождающей у людей, не имеющих богатых культурных запросов, избыток свободного времени, которое они не знают, чем заполнить: ни императорский Китай, ни Иран при Каджарах социальными государствами не были, и вопрос каждодневного выживания там стоял даже острее, чем в Британии времён Маркса-Энгельса.
Вероятно, это связано с особенностями менталитета человека Востока, отличающими его от человека Запада. И это подтверждается историей наркотизации Европы и США. До тех пор, пока переложения восточных философских учений не перестали быть малопонятной заумью, вроде писаний Штайнера и Блаватской, понятной лишь «яйцеголовым», то есть шибко образованным гражданам, вопрос о наркотиках на повестке дня не стоял. После того, как в 60-е годы возникли поп-версии этого бреда, понятные даже блондинкам из анекдота, соперничающим по уровню интеллекта с возбудителем триппера, дурь зашагала по просторам Европы и Америки семимильными шагами.
Именно внедрение нью-эйджа, густо замешанного на обрывках восточной философии, в массы стало проводником наркокультуры. Когда рядовые граждане достаточно плотно приобщились к ней, необходимость в восточном субстрате отпала. Теперь крокодилом закидывается точно та же публика, которая лет 30 назад тащилась от «Яблочного крепкого», тройного одеколона и «Солнцедара», а нью-эйдж переместился в дамский глянец и прочий «фен-шуй по-вологодски», поклонницы которого в целом законопослушны, а если и нарушают закон, то только в силу отрицательного значения IQ, вроде той коровушки, которая мазала попу больного пневмонией ушастого календулой, вместо того, чтобы срочно отнести его к врачу, и в результате допустила преступную халатность, приведшую к смерти потерпевшего.
И об этом стоит подумать тем, кто считает нью-эйдж безобидной благоглупостью и даже предоставляет его адептам время на телевидении.